Когда говорили "Надо"

С интересом читаю «Коллективную повесть богородчан» о том, как жили и как живем, о годах становления нашего района. Хочу внести в это повествование и свой маленький вклад. Начну с одного эпизода из детства, впрочем, детством его вряд ли назовешь, потому что начал я трудится я 12 лет. Было это в 1923 году.

Начинал курьером при Товарковском сах.комбинате, в котором было в то время одиннадцать отделений — часть теперешних хозяйств нашего, Воловского и Ефремовского районов.

Курьер - это что-то вроде рассыльного, доставляющего деловые бумаги в различные .подразделения сахкомбината. За мной были закреплены две лошади и вереница населенных пунктов — Александрия, где я родился и жил, Упертовка, Коблы, Шахтерка, центральная усадьба нынешнего совхоза «Богородицкий», Товарково — главная контора сахкомбината, Корсаково и т. д. Летом — верхом, зимой — на санях.

Как-то январским днем приехал в Управзем (управление земельными угодьями), что-то вроде нынешнего управления сельского хозяйства. Несу письмо управляющему Даниле Даниловичу Баранову. Серьезный был, деловой дядя. Вхожу в его кабинет, представляюсь. Надо, конечно, было видеть меня тогдашнего. На плечах какой-то видавший виды лапсердак, латаные штаны, на ногах — чуни (разновидность лаптей, с той лишь разницей, что плели их из веревки; весной, чтобы не промокнуть, к чуням привязывали деревянные колодки). Вошел, поздоровался. Вместо приветствия Баранов спрашивает: «Замерз?». «Замерз». — отвечаю.

Поглядел он на меня, улыбнулся, расспросил про житье-бытье, потом взял бумагу и что-то начал писать. Подает мне листок: «Вот тебе записка, передашь Фадею Ефимовичу (это был наш управляющий отделением в Александрии по фамилии Алексин). Я там про тебя кое-что написал».

Еду назад, а меня так и подмывает посмотреть, что же он там написал. Мальчишка, что там говорить, не утерпел, достал, читаю: «Сшить Телкову Ивану тулуп, свалять валенки, сани-розвальни переделать на облегченные. Через три дня доложить». Ну. думаю, влетит мне от Фадея Ефимовича, скажет — нажаловался.

Не влетело. В Крутом Верхе шили .тулупы, за ночь из большого мне перекроили размером поменьше. За три дня валенки не свалять, поэтому утром пошли на базар, купили мне нарядные белые валенки. Сани тоже переделали. На третий день, как велено было, заявляюсь в Управзем. Оглядел меня Данила Данилыч и улыбается: «Вот теперь порядок, в такой одежке и в Тулу можно ездить».

Через два года сдавал экзамен на слесаря. Сдал, не подвел своего учителя А.В. Артемова.

В 1932 призвали в армию — тогда, брали с 22 лет. В 1935 году вернулся. Снова сахкомбинат. Избрали председателем профсоюзного комитета в совхозе «Богородицкий».

Как-то пригласил меня начальник политотдела совхоза Андрей Дорофеевич Поляков и говорит: «Мы вчера с директором посоветовались, есть мнение назначить тебя управляющим в Александрийское отделение». «Да вы что.— отвечаю, — я же там родился!» «Ничего, ничего, — успокаивает меня Поляков, — это даже хорошо, тебя знают люди, и ты их знаешь». Деваться было некуда.

Принял отделение, как раз шла уборка. Сижу в конторе, заходит один родственник: «Вань, ты бы мне молочка выписал». Я ему: «Ты меня хоть при людях Ваней не величай, я же теперь управляющий». Потом война. Вернулся в декабре сорок пятого. Предложили возглавить отделение «Большевик» (ныне колхоз имени Мичурина Воловского района). Поначалу не соглашался. Уговорили. Приехал туда, боже мой! —тот же фронт, только что не стреляют. На дворе морозы жмут, топить нечем, воды нет, машин, конечно, тоже нет. Голова крутом пошла от забот. Где только мог пороги обивал, а толку чуть — угля не дали. Потом, правда, одинзнакомый в Узловой нашелся, помог с топливом. И все-таки намерзлись в ту зиму. Жили в каждом доме по три семьи — экономили уголь. Скважину немцы разрушили, поэтому организовали подвоз воды из соседней деревни Комиссаровки, километра три — четыре от нас.

Как-то, я как раз вернулся с годичных курсов, которые проходили в Белой Церкви, заехали ко мне Иван Моисеевич Половинко — управляющий трестом и Иван Иванович Голодненко — директор сахкомбината. Ну, думаю, неспроста они приехали, опять куда-нибудь «сватать» будут. Как в воду глядел — предложили Кобловское отделение совхоза «Богородицкий» возглавить. А я к тому времени в Шахтерке только в новый дом вселился, только начал отогреваться после войны, после «Большевика». Жена, конечно, ни в какую, про Коблы и слышать не хочет. Но было тогда одно слово —«надо» им и руководствовался каждый в своей жизни.

Пришел я в Коблы в 1947 году и ушел оттуда, на заслуженный отдых 21 год спустя.

Непросто и там, конечно, все давалось. По-разному складывались отношения с людьми, приходилось порой портить их ради общего дела. Техникой очень дорожили, маловато её было у нас. Помню, как-то сделал замечание механизатору А.Я. Сычу — мотор у него на тракторе зарос грязью. А это значит — перегрев, повышенный износ деталей. Говоря по-военному, дал ему сутки на размышление. Утром проверил, сдвигов никаких. Пригласил двух женщин, взяли они деревянные скребки, тряпки, солярку, и вскоре двигатель сиял как новенький. За ударную работу бухгалтер выплатил им по 5 рублей, а с нерадивого механизатора удержали эту сумму. Долго после этого на меня Андрей Яковлевич дулся. А в общем хозяйствовали неплохо. Брали на круг по 40 и более центнеров зерна, свекла хорошо родила. Лет 10—12 спустя присвоили коллективу звание «Отделение высокой культуры земледелия». За работу в Коблах к фронтовым наградам — ордену Красной Звезды и медали «За отвагу» — прибавились еще две медали и, орден Ленина.